Тихо. Промозглая темнота обволакивает, словно пропитанный маслом пергамент. Она забивает поры гнилой чернотой, взамен питаясь ужасом, поглотившим всё естество. Я чувствую ненависть отца. Ощущаю невероятную мощь его проклятия даже сквозь стены и леса, наполненные ночным воем. Я одна в этой мгле. Одна в этом склепе. Спиной ощущаю леденящий гранит стены, а через тонкую подстилку – холод камня. Напротив – большое полупрозрачное зеркало во всю стену.
Там, за стеклом, родные стены, манящие теплом и семейным счастьем. Недоступные. Потерянные для меня. Сквозь густую мглу просматриваются едва различимые щели парадной двери. Дом погружается в дремоту. Наверху, в одной из комнат, мой муж, должно быть, читает книгу.
Откуда ему знать, что жену уже три дня, как похитили у самого дома? Поймали, словно куропатку в силки, чтобы запереть в недрах собственного замка. Ирония.
Родерик не знает, с кем связал свою жизнь, так ничего и не добившись от меня. Я не смогла признаться, что сбежала из дома потому, что предпочла жизнь с человеком, который даже не верит в магию. Сбежала потому, что знала – я никогда не буду прощена и дороги в родной клан мне больше нет. Сбежала так далеко, как только можно. Сбежала… Но спокойная жизнь не суждена тёмному эльфу, с рождения призванному служить злу и не знать пощады. Я скрыла всё: магические способности, свою принадлежность к эльфам и, конечно, истинную причину, по которой нашим домом стали земли, взрастившие смелого, умного, но бесконечно наивного воина из смертного рода людей. Я полюбила и бросила к ногам Родерика своё сердце и свою жизнь, искренне уверившись в том, что наша любовь будет нашим щитом.
Однако, сейчас, когда всё возрастающий ужас пропитывает каждую мою клеточку, я понимаю, как ошибалась. Мой муж уверен, что любимая вместе с сыном в поместье у родственников. Но я-то здесь, совсем рядом. Если бы я только смогла, то рассмеялась бы своему страху в лицо. Это и правда смешно. Быть рядом с дорогим человеком и, в то же время, в полнейшей недосягаемости.
Тишина и мгла, ещё сильнее обступившие меня, давят, заставляя замолчать. Даже мысли не могут помешать тому, что незримо приближается ко мне.
Я знаю, что будет дальше, но изменить ничего не могу.
Пульс устремляется вперёд неровными скачками. Многочисленные обещания, данные самой себе не реагировать и сохранять спокойствие, летят к чертям, потому что тело мне не подчиняется.
Гулко бьется сердце. Мне остаётся только считать удары. Один. Два. Три. В такт его сокращениям мысленно вторю всё быстрее: девять, десять, одиннадцать. Тьма нехотя рассеивается. Липкая дрожь по телу. Очень хочу закрыть глаза, но не могу. Меня знобит. Тишина и полумрак сводят с ума.
Темнота отступает под натиском света, который льётся откуда-то сверху, постепенно пробираясь сквозь зеркальную поверхность, вопреки всему. Хочу закрыть глаза. Дайте мне закрыть глаза!
И как всегда, не замечаю, как рядом со мной оказывается размытой формы существо. Вместо глаз – чёрная бездна. Маитирран – Страж заточения души. Это ничто. Это смерть и жизнь одновременно. Это заточение жизни в сосуде смерти.
Он так близко, что на губах ощущается могильный холод его дыхания. Он смотрит всепоглощающими провалами и молча смеётся надо мной, забирая силы. Высасывает душу, по частичкам затягивая в водовороты тьмы.
Хочется отвернуться, закрыть глаза, закричать, исчезнуть… Но не могу. Ничего не могу. Руки покоятся на пышных юбках. Чувствую лёгкое покалывание в кончиках пальцев. Так, будто их опустили в ледяную воду. Тело пронзает дикая боль. Странная, не ощутимая, но убивающая. Затылком упираюсь в гладкий гранит, против воли продолжая смотреть в мёртвую бездну Маитиррана.
И, наконец, он исчезает. Также внезапно, оставляя меня безвольной куклой сидеть на полу.
Проходит несколько мучительных минут, прежде чем я с большим трудом поднимаю руку. Убеждаюсь, что снова могу двигаться. Делаю глубокий вдох и выдыхаю. Прикрываю глаза, и мгла снова окутывает меня, в этот раз убаюкивая своей густотой.
До тех пор, пока не приходит она.
Звенящую тишину разрезает трель звонка, быстро разлетаясь по дому канарейками. Когда-то я любила этот звук, но теперь ненавижу.
Всего мгновение, и пустынный зал заполняет приятный желтоватый свет. Безжизненная пустота исчезает, открывая взору до боли знакомые детали: блестящий пол в шахматную клетку, благородный мрамор панелей и любимый бархат пурпуровых цветков по стенам. Старинная ваза прячется где-то слева. Взгляд задерживается на тяжелой вишнёвой портьере.
Едва слышные шаги. Провожаю взглядом мужа. Сердце сжимается от боли, и скупые слезы текут по щеке. Дверь открывается, впуская в дом клочки плотного серого тумана и гостью. Родерик подхватывает её и кружит. Что-то рассказывает, опуская на пол.
Незатейливая аккуратная прическа, в которую я каждое утро, не задумываясь, укладываю свои шелковистые волосы. Точеный профиль и по-детски маленький рот…
Меня пробирает дрожь. Моё лицо, моя улыбка, моё платье. Глаза, сверкая сталью, будто смотрят на меня с усмешкой. Нет, я уверена – наши взгляды скрестились. Это я! Да, это действительно я. Я там, и я здесь. Но я ведь знаю, что там, за стеклом, с моим мужем, не я. А ей известно, что я сижу здесь и смотрю на неё.
Собрав остатки сил, ползу к зеркалу. Быстрее. Подол мешает. Падаю. Снова ползу. Всего три метра становятся непреодолимым препятствием. Наконец, доползаю. Стучу и кричу. Снова и снова. Знаю прекрасно, что не услышит, но продолжаю бить кулаками и кричать, кричать… Без остановки. Прошу бежать прочь. Заклинаю молчать. Только не говори! Никогда не говори, где наш сын. Ты слышишь! Он не слышит. Он сказал? Или нет? Наверное. Ведь перед ним стоит любимая. Ему и нужно лишь спросить, остался ли Амос в Хинтоне. Спросил? Возможно. Конечно же. И получил в ответ смертельный удар. Обсидиановый кинжал вонзился прямо в сердце. Погиб. От руки собственной жены. От моей руки в его глазах. Но я ведь здесь! Родерик! Я здесь!
Всё кричу и кричу. Безответно стучу по стеклу, сбивая руки в кровь. Уже не могу, но продолжаю надрывать связки, взывая к мужу.
Медленно отступая, он падает буквально на меня, ударившись затылком о проклятое зеркало. Чуть вздрогнув, затихаю. Лишь подвывая, провожаю взглядом исчезающую в сером тумане фигуру. Из-под вороха юбок за моим двойником тянется длинный чешуйчатый хвост, змеёй ползущий по черно-белой плитке. Родерик из последних сил протягивает руку вслед убийце и тут же безвольно роняет в лужу крови.
Я всё зову и зову, надеясь, что он сейчас встанет, но нет…
Слезы текут по вискам. Открываю глаза. Надо мной ненавистный гранитный потолок. Моё тело разбито. Спустя минуту понимаю – это был сон. Снова он – страшный, не позволяющий забыть тот безумный вечер. Он снится мне каждую ночь. И каждое утро я просыпаюсь изможденная и продрогшая. Какое-то мгновение надеюсь, что всё случившееся – тоже сон. Поворачиваю голову – передо мной то самое зеркало. Только нет уже ни тела Родерика, ни осколков вазы, упавшей рядом с ним. Давно нет. Ничего, кроме мертвой тишины – кто-то быстро и идеально всё убрал в ту ночь, пока я не пришла в себя. Теперь зал пуст. Всегда. При свете солнечных лучей, пробивающихся сквозь посеревший тюль, видно паутину по углам и стенам. Надежда на сказку ускользает. Дверь заперта. Возможно, навеки.
Усталый вздох. Сажусь и по инерции тянусь к волосам. Бессмысленно смотрю туда, где, в отличии от моего каменного склепа, есть свет. Он не проникает ко мне, как во сне, а остаётся блеклой мечтой там, за крепким, отражающим солнечные лучи, стеклом.
Лёгкий шорох. Мышонок уже ждет возле кучки грязного тряпья. Привет, Элфи. Улыбаюсь маленькому грызуну, ставшему моим единственным другом и слушателем. Слушать он умеет.
Воспоминания того вечера свежи, словно это было вчера.
В первые дни после той злополучной ночи я всё ждала, когда Родерик появится, когда подойдёт к зеркалу, поправляя ворот рубашки. Я утешала себя тем, что он просто отправился за нашим мальчиком. Я говорила себе, что это всё сон.
Но жестокая память снова и снова твердила мне, смеясь: это не сон! ты никогда не забудешь эту ночь! никто тебе этого не позволит!
Никто. Особенно глава клана, мой отец, Фригузес Сион. Великий правитель, способный продавить даже самую нелепую идею на совете Королевы Лаикэль и чувствующий каждый шелест магических волн, никогда не простит предательства. Как не смирится он и с потерей одного из лучших шпионов и единственной дочери, которой посвятил много лет.
Тоненький писк вызывает слабую улыбку. Чуть слышный звук трения крохотных когтей об камень.
Элфи, ты такой счастливый. Мой маленький друг. Единственный друг. Обнюхивая каждый каменный выступ, малыш осторожно приближается. Время от времени замирая, он смотрит на меня своими глазками-пуговками.
Когда-то наше счастье с Родериком и маленьким сыном казалось мне бесконечным – я искренне верила, что смогла обмануть своего проницательного отца и могущественную королеву. Запечатав свою магическую энергию, уверила себя, что так никто не сможет меня обнаружить. Я была беспечной и жадной, и судьба решила наказать меня. Ведь это было всего лишь делом времени – кровь Сиона, несмотря ни на какие ухищрения, невозможно скрыть от сканирующего ока Синих Ястребов. И отец знал, что рано или поздно найдёт меня.
Прошло много лет. Я уже перестала видеть всюду шпионов и жила, наслаждаясь тем, что давали мне обычные смертные люди – любовью, радостью и самым простым человеческим теплом.
Я утратила навыки охотника и поплатилась. Угодив в ловушку, стала заложницей собственного замка. А потом… отобрали мужа и сына.
Но, может, Амос жив? Может, его не нашли?
Пальцы застревают в волосах при попытке прорядить. Вспоминаю блеск в зеркале, играющий когда-то в светло-каштановых прядях. Слегка улыбаясь пустоте, откидываю грязную копну за спину.
Элфи осторожно подбирается к моим ногам. Обнюхивает пальцы, щекочет усиками. Едва заметное для меня, но чувствительное для мышонка движение носком отпугивает его. Малютка прячется за тряпками, а я заваливаюсь на бок. Тяжёлая прядь свисает на лицо.
Видишь, дружок, мои волосы давно перестали струиться и блестеть. Они давно спутались без надежды на встречу с гребешком. Первые недели моего заточения прошли в запустении. И всё же я приспособилась. Начала отсчитывать дни, недели и месяцы.
Приметила, что дважды в неделю рядом с едой в нише появляется чистая питьевая вода вместо непонятного пойла, но ёмкости, чтобы собирать её, в этой темнице не было.
Дождавшись появления очередного обеда, я съела едва годную к употреблению клейкую рисовую похлёбку и оставила миску себе. На некоторое время лишилась супа. Помнишь, Элфи, как мы радовались тем переменам? На второе стали появляться тушеные блюда, горячие и не дурные на вкус. К тому же, у меня появилась посуда для воды.
Да, так я начала приводить себя в порядок, стараясь не утратить человеческий облик.
Мышонок высовывает мордочку из укрытия, внимательно слушает.
Удивительно, как сильно хочется жить. Даже оставшись здесь взаперти, не имея возможности ни видеть никого, ни слышать, я продолжаю хвататься за жизнь, изо дня в день надеясь на спасение. Накидываюсь на еду, с жадностью пью какой-то отвар. Ищу выход, сдирая пальцы в кровь, прощупывая бесчувственный гранит, выстукивая и царапая камень. Изо всех сил подпрыгиваю, стараясь достать до маленького оконца под потолком.
Помнишь, мой маленький серый друг, как готовилась к худшему, но воду всё-таки принесли? Да, верно, на третий день недели по моему календарю, который я по сей день выцарапываю своим алмазным кольцом. А возле ниши с едой обнаружился маленький скол, и то же кольцо теперь медленно, но уверенно стачивает гранит. Появилась призрачная надежда, поэтому нельзя опускать руки и нужно держать себя в форме. Вода мне необходима.
Отпивая немного, оставшуюся сливаю в миску – так появилась возможность умываться и даже стирать тряпки. Подол платья уже совсем короткий, но это не страшно.
Время идёт, и надежда тает, а страх охватывает всё сильнее. Я боюсь ложиться спать, извожу себя бессонными ночами, отключаясь и снова просыпаясь опустошённой, в холодном поту.
Мысленный процесс пересекается с разговорами вслух. Чтобы не сойти с ума, разговариваю с Элфи.
Улыбаюсь. Когда-то я боялась его. Теперь же подкармливаю и спрашиваю, как выгляжу. Если страшная, он убегает сразу, а нет, то угощается моим скудным обедом. Конечно, можно предположить, что ему просто еда не нравится, но лучше пусть будет первый вариант.
Всё чаще опускаются руки, и охватывает отчаяние, но мысли о том, что Амос жив, помогают держаться. Я не надеюсь когда-нибудь увидеть сына… Вру. Надеюсь. И верю, что он живой и невредимый.
Иногда так хочется лечь и не проснуться. Абсолютное одиночество убивает почти с такой же силой, как и сон. Порой очень не хватает ободряющего слова или хотя бы легкого касания, хлопка по плечу. Увидеть бы хоть кого-то. Нет. Обнять, прижаться, заглянуть в глаза. В человеческие, а не мышиные. Рассказать о том, как впадала в истерику, как смеялась и плакала. Как отказывалась есть из-за невыносимой вони, с которой в конце-концов сроднилась.
Мне страшно. Одиноко и безумно страшно. Каждый день приходится бороться с этим непреодолимым чувством, которое растет и становится всё сильнее. Возможно, это последствия сна. Но… ведь это всего лишь отголоски памяти. Да. Всего лишь… Но это истощает.
Иногда просыпаюсь сразу после появления Маитиррана, пожирающего мою душу, и в такие дни бывает очень плохо. Больше не пытаюсь прервать сон раньше времени и стараюсь найти в нем подсказку. Но её нет. Просто нет.
Закрываю глаза. Слушаю, как шуршит Элфи. Улыбаюсь уголками губ.
Тьма сменяется полумраком. Полумрак плавно поддаётся мгле. И так изо дня в день. Уже который год.
Стоит ли бороться дальше? Стоит ли… Наверное, это конец.
Слабая иллюзия солнечных бликов. Веки вздрагивают, словно от яркой вспышки. Солнцу ко мне не добраться, а значит это сон. Грохот и звон стекла – тоже сон, ведь зеркало почти не пропускает звуки. Слабый отблеск снова и снова. Стены гудят и воют.
Резко поднимаюсь. Дверь распахнута настежь. Яркий дневной свет переплетается с ослепляющим блеском молний, бьющих по всему залу. Вспышки исходят от мужчины.
Всматриваюсь, и сердце замирает. Родерик? Нет… Это юноша. Амос?
Кидаюсь к зеркалу. Стучу, изо всех сил бью кулаками и ногами. Окна и люстры в зале разбиваются вдребезги. Шум и лязг не дают ему услышать меня. Он уходит к лестнице. Нет! Амос! Я здесь! Не уходи!
Испугавшись, что так и останусь здесь, разгоняюсь и всем телом врезаюсь в холодную прозрачную броню. В зале воцаряется тишина, но Амоса нет. Рыдая, отчаянно бью, снова разгоняюсь и буквально падаю на стекло, уже не чувствуя боли, и…
Медленно, осторожно присматриваясь к зеркалу, он подходит. Вглядывается в отражение.
Воодушевившись, стучу сильнее. Отчаянно бью ладонями. И вдруг… Он смотрит прямо мне в глаза.
Замолкаю и жду. Он что-то говорит, но разобрать не могу. Меня охватывает паника. Он показывает жестами. Что? Я не понимаю! Отойти? Хорошо. Отхожу в дальний угол, и зал снова озаряет вспышка света. Стекло на месте. Ничего не меняется. Еще одна вспышка, и зеркало покрывается коркой льда. Амос!
Тишина. Неужели… Оглушающий звон стекла обрывает все мысли. Гранитная тюрьма заливается светом… Теплые объятия, сильные руки… Амос. Амос… Ты…